Ему не нужно было выбирать маршрут, он шел туда, куда вели ноги. В этом движении, в этом слиянии с асфальтом, домами, переулками, скверами незаметно промелькнули два часа. В одном месте на глаза попался серый круглый камешек, и он полквартала гнал его перед собой, поочередно поддевая правой и левой ногой. Прохожие с недоумением смотрели на него, а мальчишки понимающе улыбались. Одному пареньку он послал точный пас, паренек ловко принял камешек и погнал его в обратную сторону.

     А произошло то, что вчера он едва сдержался, чтобы не врезать Наташкиной матери прямо на ее территории, на ее собственных квадратных метрах. Они решили подать в понедельник заявление в загс, и интуиция прошептала ему, что неплохо бы проверить, не припрятала ли будущая теща дочкин паспорт, о чем он не замедлил шепнуть на ухо Наташке. Серпастого-молоткастого на привычном месте не оказалось.

     - Слушай, Везунчик, - лаского сказал он, но глаза глядели строго. - Я тебя умоляю, будь осторожен. Не зевай по сторонам, смотри под ноги, - и уже другим тоном добавил: - Разольешь - до смерти не прощу.
     Я понял, что так и будет. Мне захотелось его успокоить. - Не волнуйся, я аккуратно.
     Я вышел из цеха. Была отличная погода, светило солнце, снег почти растаял, из земли вылезла травка. Но мне все это было до фени. Я старался сосредоточиться, чтобы четко выполнить главную задачу.

     Игорь внимательно посмотрел на Роджа. Это был уже не тот уверенный в себе энергичный менеджер, который думал, что понимает в этой жизни все и точно знает, чего хочет. Он скорее походил на совершенно потерянного человека. Ему стало жалко его.
     - Послушайте, дружище, как у нас говорят, не берите в голову. Без специальной подготовки вам этого не понять. Медицин там государственная, и государство платит врачам столько, сколько считает нужным, то есть очень мало. Получая диплом, мы произносим клятву Гиппократа, где много всякого сказано о том, что мы должны делать и чего делать не имеем права. По ней и работаем. А живем…
     "Жили," - подумал Игорь с чувством затихающей ностальгии, от которой еще не избавился, да, вероятно, до конца не избавится никогда.